Биография ландау

Кому выгодно?

Как писал в своём расследовании журналист Ярослав Голованов, начало делу против ведущих учёных ЛГУ положили доносы Евгения Меркулова, который был осведомителем с конца 1920-х годов. По его же доносам до войны были репрессированы сотрудники института оптики ЛИТМО, в том числе ученик Игнатовского Владимир Чуриловский. В начале войны ленинградскому НКВД нужно было какое-то громкое дело — в противном случае можно было попасть и на фронт. Так с помощью Меркулова начало раскручиваться полностью сфабрикованное Дело № 555.

Во второй половине 1950-х все обвиняемые по этому делу были реабилитированы. В 1955 году следователя Кружкова приговорили к 20 годам лагерей. Правда, Указом Президиума Верховного Совета СССР он был освобождён досрочно. Исаака Альтшуллера исключили из КПСС. Начальник управления НКВД Ленинградской области Пётр Кубаткин, который подписал приговор профессору Игнатовскому, был расстрелян в 1950 году в рамках «Ленинградского дела».

Исаак Альтшуллер. (bessmertnybarak.ru)

В 1957 году в записке в Комитет партийного контроля Константин Страхович писал: «Сейчас я морально и материально всем вполне доволен и благополучен и по мере моих физических сил стараюсь, как и раньше, быть полезным нашему Отечеству, и мне хочется навсегда забыть все то горе и ужас, которые были сделаны мне и моей семье недостойными людьми, которые по своему существу не имели никакого отношения к нашему Советскому Государству».

Программа «Не так» Суд над группой научных работников по обвинению в создании антисоветской организации, 1942

Разгром УФТИ, арест и дальнейшая деятельность

В 1937 году Ландау зачислен преподавателем Института физических проблем по приглашению Капицы. Последнего не выпускают в Кембридж, где у него на то время была лаборатория, вынуждая остаться в СССР. Вышеупомянутый Институт создается специально для Капицы. Ландау возвращается в Россию.

Вскоре после его отъезда начинается так называемое «Дело УФТИ» — репрессии, направленные против физиков Украинского физико-технического института в 1935—1937 годах. Из 11 человек, пострадавших во время репрессий, пятеро были расстреляны, в том числе физик-экспериментатор нобелевского уровня Лев Шубников. Приглашение Капицы просто спасает Ландау жизнь.

Однако это не помогает избежать ареста – утром 28 апреля 1938 года Ландау арестовали за антисоветскую агитацию. Пробыв за решеткой год, Ландау освобождается благодаря недюжинным усилиям Капицы, пишущего письма Сталину и Нильсу Бору, который принимает активное участие в попытках освободить Ландау.

В апреле 1939 года Лев Ландау досрочно освобождается, но страх перед режимом сопровождает ученого на протяжении всей его жизни, едва уменьшаясь после смерти Сталина.

Наука под ударом

В период сталинских репрессий было несколько крупных дел, направленных против видных учёных. В 1929 году в Академии наук прошла волна арестов, в общей сложности под них попали более 100 человек, в том числе историки Сергей Платонов, Михаил Богословский, Евгений Тарле, Сергей Бахрушин. Их обвиняли в организации «Всенародного союза борьбы за возрождение свободной России» с целью свергнуть советскую власть. В 1933—1934 годах по «Делу славистов» арестовали видных этнографов, искусствоведов, химиков, геологов, в том числе заведующего украинским отделением Русского музея Бориса Крыжановского, известного реставратора Петра Барановского, лингвиста Николая Дурново. Обвинения против них были сформулированы как «ведение фашистской пропаганды панславистского характера, в том числе в рамках научной и музейной работы». В 1930 году по «Делу Трудовой крестьянской партии» арестовали экономистов Николая Кондратьева, Александра Чаянова, Льва Литошенко, в 1940-м по этому делу в тюрьме оказался генетик Николай Вавилов.

В этом же ряду стоит и так называемое Дело № 555, которое также называют Делом «Союза старой русской интеллигенции» и Делом «Комитета общественного спасения».

Прочитано в сети

Из воспоминаний Владимира Левина, завлабораторией НИИ механики МГУ им. Ломоносова:

Академик и «Действительный член»

Яков Зельдович родился в Минске 8 марта 1914 г. Самый засекреченный академик СССР. Один из создателей атомной (1949 г.) и водородной бомб (1953 г.). Трижды Герой Социалистического Труда. Лауреат Ленинской и четырёх Сталинских премий. В школе пошёл сразу в 3-й класс. Не имея диплома о высшем образовании, стал академиком АН СССР. Иностранный член Германской, Американской, Лондонской академий наук.

Лев Ландау отмечал: «Ни один физик, исключая Ферми, не обладал таким богатством новых идей, как Зельдович».

Когда ему разрешили публиковать свои научные статьи в академических журналах, многие учёные на Западе были уверены, что Яков Зельдович – это псевдоним большой группы совет­ских учёных. И, как только узнали, что это не псевдоним, а фамилия человека, его провозгласили гениальным… астро­номом, хотя астрономия была лишь одним из его побочных увлечений.

Он никогда не ездил за границу, но владел несколькими европейскими языками. Ценил женское общество, имел как минимум 5 детей от разных женщин. Когда Зельдовича избрали академиком, в Арзамасе-16 на банкете по случаю этого события ему подарили чёрную академическую шапочку (носили такие до ­1960-х гг.) и плавки. На шапочке была надпись: «Академия наук СССР», а на плавках: «Действительный член».

На одном из собраний Зельдовича попросили высказаться на философскую тему «О форме и содержании». Зельдович ограничился одной фразой: «Формы должны быть такими, чтобы их хотелось взять на содержание».

В начале войны ему была по­ставлена задача создания нового оружия – ракетного. Он в рекордные сроки рассчитал внутреннюю баллистику реактивного снаряда «Катюша». Уже осенью 1941 г. под Оршей батарея залпового огня впервые вышла на боевые позиции и нанесла удар, поразивший противника. До конца войны гитлеровцам так и не удалось разгадать тайну снаряда, придуманного Зельдовичем.

После войны, имея подаренные «Победу» от Сталина и «Волгу» от правительства, предпочитал передвигаться на мотоцикле – чтобы ветер бил в лицо.

Писатель, журналист, лауреат Госпремии СССР Владимир Губарев

…но под подозрением

О роли академика Зельдовича в создании атомного и водородного оружия говорят его награды. Тогда существовала своеобразная «наградная бухгалтерия», в которой было чётко расписано, как отмечается тот или иной вклад человека в создание «изделий».

Группа Я. Б. Зельдовича разрабатывала конструкцию первой А-бомбы, именно за неё будущий трижды Герой Соцтруда получит свою первую звезду. Тем не менее в апреле 1948 г. уполномоченному Совета министров СССР А. Бабкину было поручено проверить всех сотрудников Института химической физики АН СССР «на благонадёжность». А именно в этом институте числились и Харитон, и Щёлкин, и Зельдович, и многие другие учёные, выполнявшие «специальные работы по тематике Первого главного управления».

Бабкин начал знакомиться с личными делами сотрудников и был потрясён своим открытием: «При проверке выяснилась засорённость и концентрация большого количества лиц, скомпрометированных в политическом отношении».

15 научных сотрудников, по мнению Бабкина, представляют особую опасность. Среди них: «№ 11. Зельдович Яков Борисович  1914 г. рождения, нач. теоретического отдела. Родители его матери и сестра матери живут в Париже. Сестра отца, Фрумкина Р. Н., в 1936 г. арестована. В настоящее время Зельдович категорически отказывается работать в ин­ституте и добился зачисления в штат лаборатории Ю. Харитона. Допуск № 1515/8068 от 18.У11.1946 года».

Уполномоченный СМ СССР был глубоко убеждён: им найдено «гнездо потенциальных шпионов и предателей», так как у них была не только «сомнительная» национальность, но и глубокие связи на Западе. В своём письме «наверх» (а точнее, традиционном для того времени доносе) Бабкин не может удержаться, чтобы не высказать своё мнение и о руководителях института, хотя ему было поручено проверить только рядовых научных сотрудников:

«Кроме перечисленных лиц, как Вам известно, в институте работают заведующими лабораториями Лейпунский Овсей Ильич, имеющий в Америке родных отца. Брат Лейпун­ского был арестован органами НКВД, и (…) – быв. активный троцкист, осужденный в 1936 г. и прибывший из заключения в 1943 г.»

Бабкин уверен: ему удалось раскрыть преступную группу, допускать к секретным работам никого из них нельзя… Он не сомневается, что будут приняты какие-то меры против этих научных сотрудников.

Однако ничего не происходит. А письмо Бабкина подшито «в дело». Оно тайно будет храниться в документах «Атомного проекта СССР» почти полвека. Ни Зельдович, ни Лейпунский, ни их коллеги по институту так и не узнают об этом письме, которое могло сыграть свою роковую роль, если бы в августе ­1949-го испытания первой атомной бомбы закончились неудачей.

Впрочем, Яков Борисович Зельдович прекрасно понимал, какую цену ему приходится платить за свою причастность к «Атомному проекту». Прежде всего это было испытание молчанием. Несколько раз я пытался уговорить академика хотя бы что-то рассказать о первых испытаниях ядерного оружия. «Не имею права говорить!» – отвечал Яков Борисович. И лишь однажды он как бы невзначай заметил:

– Меня поразила трава. Была удивительная тишина, и вдруг я вижу, как трава легла – это пришла ударная волна. Тишина и поникшая трава – главное впечатление от ядерного взрыва…

I

Как тот дикарь, в недоумении подобравший странный выброс ли океана? захоронок песков? или с неба упавший непонятный предмет? — замысловатый в изгибах, отблескивающий то смутно, то ярким ударом луча, — вертит его так и сяк, вертит, ищет, как приспособить к делу, ищет ему доступной низшей службы, никак не догадываясь о высшей.

Так и мы, держа в руках Искусство, самоуверенно почитаем себя хозяевами его, смело его направляем, обновляем, реформируем, манифестируем, продаём за деньги, угождаем сильным, обращаем то для развлечения — до эстрадных песенок и ночного бара, то — затычкою или палкою, как схватишь, — для политических мимобежных нужд, для ограниченных социальных. А искусство — не оскверняется нашими попытками, не теряет на том своего происхождения, всякий раз и во всяком употреблении уделяя нам часть своего тайного внутреннего света.

Но охватим ли весь тот свет? Кто осмелится сказать, что определил Искусство? перечислил все стороны его? А может быть уже и понимал, и называл нам в прошлые века, но мы не долго могли на том застояться: мы послушали, и пренебрегли, и откинули тут же, как всегда спеша сменить хоть и самое лучшее — а только бы на новое! И когда снова нам скажут старое, мы уже и не вспомним, что это у нас было.

Один художник мнит себя творцом независимого духовного мира, и взваливает на свои плечи акт творения этого мира, населения его, объемлющей ответственности за него, — но подламывается, ибо нагрузки такой не способен выдержать смертный гений; как и вообще человек, объявивший себя центром бытия, не сумел создать уравновешенной духовной системы. И если овладевает им неудача — валят её на извечную дисгармоничность мира, на сложность современной разорванной души или непонятливость публики.

Другой — знает над собой силу высшую и радостно работает маленьким подмастерьем под небом Бога, хотя ещё строже его ответственность за всё написанное, нарисованное, за воспринимающие души. Зато: не им этот мир создан, не им управляется, нет сомненья в его основах, художнику дано лишь острее других ощутить гармонию мира, красоту и безобразие человеческого вклада в него — и остро передать это людям. И в неудачах и даже на дне существования — в нищете, в тюрьме, в болезнях — ощущение устойчивой гармонии не может покинуть его.

Однако вся иррациональность искусства, его ослепительные извивы, непредсказуемые находки, его сотрясающее воздействие на людей — слишком волшебны, чтоб исчерпать их мировоззрением художника, замыслом его или работой его недостойных пальцев.

Археологи не обнаруживают таких ранних стадий человеческого существования, когда бы не было у нас искусства. Ещё в предутренних сумерках человечества мы получили его из Рук, которых не успели разглядеть. И не успели спросить: зачем нам этот дар? как обращаться с ним?

И ошибались, и ошибутся все предсказатели, что искусство разложится, изживёт свои формы, умрёт. Умрём — мы, а оно — останется. Иещё поймём ли мы до нашей гибели все стороны и все назначенья его?

Не всё — называется. Иное влечёт дальше слов. Искусство растепляет даже захоложенную, затемнённую душу к высокому духовному опыту. Посредством искусства иногда посылаются нам, смутно, коротко, — такие откровения, каких не выработать рассудочному мышлению.

Как то маленькое зеркальце сказок: в него глянешь и увидишь — не себя, — увидишь на миг Недоступное, куда не доскакать, не долететь. И только душа занывает…

Личная жизнь

Из личной жизни советского ученого известно несколько фактов. В раннем возрасте он предполагал, что брак помешает развитию его научной карьеры, но, как оказалось, сердцу не прикажешь. В его жизни появилась Конкордия Дробанцева, которая растопила лед в его сердце. Она провела с Ландау всю его жизнь.

На заметку! В молодые годы Ландау отказался от сигарет и алкоголя. Он предполагал, что для ученого это нетерпимо.

Влюбленные начали жить вместе с 1934 года. В 1943 году Конкордия стала женой физика. Через год у пары родился сын. Игорь Львович пошел по стопам отца и начал заниматься физикой. Он посвятил себя науке и не подарил отцу внука.

С 1950-х годов в жизни ученого стали появляться другие женщины. Он всегда рассказывал об этом жене, но ей давались эти новости тяжело. Она и сама пыталась завести отношения на стороне, но не смогла. Больше совместных детей у пары не было.

Любви Конкордии и Льва посвящен фильм «Больше, чем любовь».

Детство и юность

Физик появился на свет в столице Азербайджана, где и провел все свое детство. Родители будущего ученого приняли совместное решение перебраться в Баку еще задолго до рождения ребенка. Давид Львович работал на должности инженера. Он занимался нефтью, поэтому в Баку получил перспективную должность. Благодаря профессии отца, семья жила довольно хорошо и ни в чем не нуждалась.

На заметку! Отец Ландау занимался научной деятельностью. Он писал статьи и публиковался в журналах.

Мать ученого Любовь Вениаминовна окончила медицинский институт и работала врачом. Она не ушла из профессии даже после рождения детей. Женщина постоянно повышала квалификацию и занималась общественной деятельностью. У пары не было других сыновей, поэтому Лев рос без братьев. У него был только двоюродный брат по линии отца – Яков Вейншаль. Он стал автором нескольких исторических романов, написанных на иврите. За два года до его рождения в семье Ландау появилась дочь Софья. Она родила во взрослом возрасте дочь Эллу, которая стала кандидатом физико-математических наук.

Родители Ландау были евреями по национальности.

В возрасте 8 лет ребенок начал посещать еврейскую гимназию. В то время его мама работала там преподавателем и вела уроки по естественным наукам. Одаренный мальчик сразу показал свой талант преподавателям. В 12 лет он получил школьный аттестат и до 14 лет учился в экономическом техникуме.

В 14 лет Лев Давидович не смог решить, на какой факультет ему поступать. По этой причине он стал учиться сразу на двух отделениях. В те дни в его родном Баку началась война, но она не помешала ему получить высшее образование.

В 1924 году Ландау выбрал физику и перевелся на учебу в Ленинград. Некоторое время он жил у тети Марии Брауде, а позднее в город переехали и его родители.

Гений без диплома…

Да, у Зельдовича не было диплома о высшем образовании. В 30-е годы многие будущие известные учёные в основном получали образование на всевозможных лекциях и семинарах.

15 марта 1931 г. в Институт химической физики (ИХФ), только что созданный будущим нобелевским лауреатом Н. Н. Семёновым, был принят лаборант. Он был «ослепительно молод» – 17 лет! Его любознательность границ не знала. Особенно его интересовало новое направление в химии – «игра цветов во время разных реакций». «За этим следовал интерес к резкости перехода окраски индикаторов и далее к резкости фазовых переходов, – вспоминал Зельдович. – Сегодня они получили название теории катастроф и синергетики. А тогда, в 30-х, развивая теорию горения, мы занимались конкретными примерами этих новых наук, не зная их названия».

Талант проявился сразу, и это коллеги не только заметили, но и по достоинству оценили: в 22 года он стал кандидатом наук, а в 1939 г. – доктором физико-математических наук. В это время Зельдович уже был заведующим лабораторией ИХФ и лауреатом Сталинской премии за работы по горению и детонации.

Зельдович и Харитон были привлечены к «Атомному проекту СССР» сразу же, как только И. В. Курчатов был назначен его научным руководителем. Он хорошо знал обоих, а потому был абсолютно уверен, что только они способны мифическую атомную бомбу сделать реальной.

Так и случилось…

Смерть

7 января 1962 года феноменальный ученый попал в аварию. Он ехал по трассе Москва — Дубна и врезался в грузовую машину. В результате аварии физик получил многочисленные травмы. Он сидел на пассажирском месте, и весь удар пришелся на него. За рулем был один из его учеников.

На протяжении двух месяцев Ландау лежал в коме из-за внутренних кровоизлияний и сильной травмы головы. За его палатой круглосуточно присматривали дежурные. Мировое сообщество направило все силы на то, чтобы спасти его, и он выжил.

В это же время он получил Нобелевскую премию в области физики. Награду ему принесли труды, посвященные изучению свойств жидкого гелия. После аварии физик уже не занимался наукой. Он постепенно восстанавливался и продолжал интересоваться открытиями в разных областях науки.

Конкордия Ландау следила за здоровьем мужа и после аварии. Она писала мемуары, где рассказывала о том, что ее супруга лечили некомпетентные врачи.

1 апреля 1968 года сердце ученого перестало биться. Причиной смерти стал оторвавшийся тромб. Тело физик было похоронено на столичном Новодевичьем кладбище. Позднее рядом с его могилой похоронили супругу и сына.

После смерти о физике стали говорить так же часто, как при его жизни. По мемуарам жены был снят фильм, получивший название «Мой муж – гений».

«Гипотеза, не имеющая под собой никаких оснований»

На протяжении всей своей профессиональной карьеры, Чейна беспокоила обоснованность теории эволюции Дарвина, которая, по его мнению, представляла собой «настолько слабую попытку» объяснить происхождение видов на основе допущений «в основном морфологического и анатомического характера», что «вряд ли её вообще можно называть теорией».

Чейн писал: «Это механистическое представление о явлениях жизни во всех её разнообразных проявлениях, претендующее на то, чтобы приписать происхождение и развитие всех живых видов, животных, растений и микроорганизмов случайному, слепому взаимодействию сил природы исключительно с одной целью – для выживания живых организмов, является типичным продуктом наивного эйфористического отношения ученых 19 столетия к потенциальным возможностям науки. Именно это отношение распространило идею о том, что в природе не существует никаких тайн, которые невозможно было бы разгадать путем научного подхода – дай только достаточно времени».

Основная причина, почему Чейн отверг эволюционную теорию, заключалась в сделанных им самим выводах. По его мнению, утверждение, что биологическое развитие и выживание сильнейших является «полностью последствием случайных мутаций» на самом деле — «гипотеза, не имеющая под собой никаких оснований, и противоречащая фактам».

«Эти классические эволюционные теории сильно упрощают безмерно сложные и запутанные факты, и меня удивляет, что многие ученые проглотили эти теории настолько легко и безо всякой критики и протеста».

Чейн пришел к заключению, что «лучше он будет верить в сказки, чем в такую странную теорию» как дарвинизм. Старший сын Чейна, Бенжамин, добавил: «Нет никаких сомнений в том, что ему не нравилась теория эволюции путем естественного отбора — он вообще не любил теории…особенно когда они приобретали форму догмы. Он также считал, что эволюция на самом деле вообще не является наукой, так как по большей части её невозможно проверить, и как тогда, так и сегодня, он, конечно же, был не одинок в своем мнении».

Награды и признание

Присуждение Нобелевской премии Ландау

Лев Давидович Ландау был удостоен Нобелевской премии по физике в 1962 году. Эта премия была присуждена ему за создание квантовой теории жидкости и за его работы в области теории сверхпроводимости

Это признание подтвердило важность и значимость его научных достижений

Остальные награды и заслуги

Помимо Нобелевской премии, Ландау был удостоен множества других наград и заслуг. Он был лауреатом Сталинской премии, которую он получил дважды – в 1949 и 1953 годах. Эта премия была высшей научной наградой в СССР и признавала выдающиеся достижения в науке и технике.

Ландау также был удостоен Максвелловской медали Института физики в Лондоне в 1959 году. Эта медаль была присуждена ему за его работы в области теории поля и статистической физики.

Лев Давидович Ландау оказал огромное влияние на развитие физики в СССР и во всем мире. Его работы и открытия в области квантовой механики, теории поля и статистической физики стали фундаментальными для современной физики.

Ландау также играл важную роль в развитии научной школы в СССР. Он воспитал множество талантливых ученых, которые продолжили его научное наследие и сделали значительные вклады в различные области физики.

Влияние Ландау на развитие физики продолжается и сегодня. Его работы и идеи продолжают вдохновлять ученых и стимулировать новые исследования. Ландау остается одним из самых влиятельных физиков XX века и его научное наследие будет жить еще долгое время.

Научная деятельность

О том, кто такой Лев Ландау, многие узнали уже тогда, когда парню исполнилось 19 лет. Тогда он заложил основы теории квантовой механики. Физик был отправлен в Европу, чтобы продолжить там обучение. Ему оплатили только полгода командировки. Это не помешало молодому человеку отправиться надолго за границу, так как оставшуюся часть средств мужчине предоставил фонд Рокфеллера по инициативе Нильса Бора.

Ландау уже в молодом возрасте принимал участие в международных конференциях. Его можно было сразу же узнать на снимках по пышной прическе.

Учителем советского физика стал Нильс Бор. Он работал с ним в Копенгагене на протяжении нескольких лет. Затем Лев Давидович вернулся в Ленинград, где продолжил заниматься наукой.

До 1932 года ученый жил в Северной столице и работал в физико-техническом институте. После этого Ландау отправился в Харьков, где заложил основы подготовки физиков-ученых.

Ландау называл себя ученым-универсалом.

В 1938 году физиком заинтересовались власти. Он находился в это время под следствием за антисоветскую агитацию. Органы власти оценивали его высказывания о фашизме, как призыв к подрыву социализма в стране. Ученого арестовали у него дома в ночное время, когда он лежал с температурой. По ходатайству Нильса Бора он был освобожден. Полная реабилитация произошла только в 1990 году уже после смерти ученого.

После освобождения физик продолжил заниматься наукой. Он принимал участие в атомном проекте СССР и активно изучал космос. Он собрал вокруг себя множество учеников, которые прославились на весь мир. В 1946 году он получил звание академика.

Во время Великой Отечественной войны Лев Давидович занимался проблемами обороны.

С 1943 по 1947 год Ландау работал профессором на кафедре физике в Московском Государственном университете.

Проблемы эволюции

Была и другая причина, почему Чейн не считал эволюцию научной теорией. По его мнению, совершено очевидно, что «живые системы не выживают, если они не приспособлены выживать». Чейн понял, что проблема заключалась не в выживании сильнейших, а в появлении сильнейших, и что мутации и в самом деле образуют измененные виды. Он отмечал:

«Нет никаких сомнений в том, что подобные измененные виды и в самом деле возникают в природе, и их появление может вносить (и вносит) ограниченный вклад в эволюцию видов. Открытым остается вопрос количественного объема и значимости подобного вклада».

Затем он добавляет, что эволюция «намеренно пренебрегает принципом телеологического смысла (т.е

замысла или цели), который окружает биолога со всех сторон, и не важно, что он исследует: различные органы одного организма, взаимодействие различных внутриклеточных отделов в пределах одной клетки, или взаимосвязь разных видов»

Чейн особенно хорошо знал о том, как исследование в его собственной научной области указывают на проблемы эволюции. В частности он отметил наши современные знания о генетическом коде, и что его функция в передаче генетической информации, кажется, абсолютно несовместима с классическими эволюционными идеями Дарвина.

Научные достижения и вклад в физику

Лев Давидович Ландау сделал значительный вклад в различные области физики, особенно в теоретическую физику и квантовую механику. Его работы и открытия оказали огромное влияние на развитие физики в СССР и во всем мире.

Одной из наиболее известных работ Ландау является его теория поля, в которой он разработал математические модели для описания взаимодействия элементарных частиц и электромагнитного поля. Эта работа стала основой для дальнейшего развития квантовой электродинамики и других теорий поля.

Ландау также внес важный вклад в статистическую физику, где он разработал теорию фазовых переходов и критических явлений. Он предложил концепцию “ландсштейновского” фазового перехода, который объясняет изменение свойств вещества при изменении температуры или давления.

Одним из самых известных достижений Ландау является его работа в области квантовой механики. Он разработал общую теорию квантовых систем и внес существенные поправки в теорию квантовых переходов и квантовой статистики. Его работы по квантовой механике стали основой для многих последующих исследований и разработок в этой области.

Ландау также внес вклад в другие области физики, такие как теория ядерных реакций, теория сверхпроводимости и теория ферромагнетизма. Он был известен своими глубокими и оригинальными идеями, которые вдохновляли других ученых и стимулировали развитие физики во всем мире.

Гейзенберг и бомба

После начала Второй мировой войны нацистское правительство поручило Гейзенбергу научное руководство Институтом физики имени кайзера Вильгельма в Берлине, вместе с Отто Ганом. Институт находился в ведении армейского управления боеприпасов из-за его центральной роли в координации секретного уранового проекта. Вместе с другими учеными-ядерщиками, называвшими себя «урановым клубом», Гейзенберг начал исследовать возможное использование в военное время открытого Ганом ядерного распада. В частности, ядерные реакторы для подлодок и возможность создания новой бомбы, которая «на несколько порядков превосходит взрывную мощь сильнейших взрывчатых веществ», как утверждал Гейзенберг в своем раннем докладе в декабре 1939 года.

По сей день физики и историки физики спорят о мотивах Гейзенберга и его роли в этой работе.

 Марк Уокер, автор исследований по истории ядерных исследований в Германии времен Второй мировой войны утверждает, что не отношение Гейзенберга к проекту определило ход проекта атомной бомбы, а то, что армейское управление боеприпасов потеряло к нему интерес в 1942 году

Согласно одной из версий, отстаиваемой отдельно журналистами Робертом Юнгом и Томасом Пауэрсом, Гейзенберг намеренно задерживал продвижение проекта, поскольку ему претила мысль об атомной бомбе в руках Гитлера. Но историк Пол Роуз придерживается противоположной точки зрения. Он считает, что Гейзенберг упорно пытался построить атомную бомбу, но потерпел неудачу. Собственная версия Гейзенберга состояла в том, что он и другие ученые из «уранового клуба» были избавлены от этого решения, потому что они не добились достаточного прогресса из-за обстоятельств войны.

Марк Уокер, автор исследований по истории ядерных исследований в Германии времен Второй мировой войны, утверждает, что не отношение Гейзенберга к проекту определило ход проекта атомной бомбы, а то, что армейское управление боеприпасов потеряло к нему интерес в 1942 году, потому что проект не мог дать результатов достаточно скоро, чтобы повлиять на исход войны.

Так говорил Ландау

Помимо науки, Ландау известен как шутник и выдумщик. Его вклад в научный юмор довольно велик. Обладая тонким, острым умом и прекрасным красноречием, Ландау всячески поощрял юмор в коллегах. Он породил термин “так говорил Ландау”, а также стал героем различных юмористических историй. Характерно, что его шутки не обязательно связаны с физикой и математикой. По Ландау, девушки делятся на красивых, хорошеньких и интересных. У хорошеньких нос слегка вздёрнут, у красивых он прямой, у интересных носы «ужасно большие». Классификация наук: науки бывают естественные, неестественные и противоестественные.

По воспоминаниям Л. С. Понтрягина, у Ландау была своя классификация женщин и учёных: от первого высшего до пятого низшего. Сам Ландау подчеркивал, что оценивать физиков надо «по достижениям», а не по другим признакам, таким как владение теоретическими методами (чем славился сам Ландау), объём знаний, учебники или ораторское искусство. По воспоминаниям В. Л. Гинзбурга «самой красивой из существующих физических теорий» Ландау называл общую теорию относительности, хотя большая часть работ самого Ландау выполнена в области квантовой физики. Е. М. Лифшиц писал о Ландау: «Он рассказывал, как был потрясён невероятной красотой общей теории относительности (иногда он говорил даже, что такое восхищение при первом знакомстве с этой теорией должно быть, по его мнению, вообще признаком всякого прирожденного физика-теоретика). Он рассказывал также о состоянии экстаза, в которое привело его изучение статей Гейзенберга и Шрёдингера, ознаменовавших рождение новой квантовой механики. Он говорил, что они дали ему не только наслаждение истинной научной красотой, но и острое ощущение силы человеческого гения, величайшим триумфом которого является то, что человек способен понять вещи, которые он уже не в силах вообразить. И, конечно же, именно таковы кривизна пространства-времени и принцип неопределённости». Лев Давидович Ландау похоронен на Новодевичьем кладбище Москвы.

В составлении текста использовались различные источники.

II

Достоевский загадочно обронил однажды: «Мир спасёт красота». Что это? Мне долго казалось — просто фраза. Как бы это возможно? Когда в кровожадной истории, кого и от чего спасала красота? Облагораживала, возвышала — да, но кого спасла?

Однако есть такая особенность в сути красоты, особенность в положении искусства: убедительность истинно художественного произведения совершенно неопровержима и подчиняет себе даже противящееся сердце. Политическую речь, напористую публицистику, программу социальной жизни, философскую систему можно по видимости построить гладко, стройно и на ошибке, и на лжи; и что скрыто, и что искажено — увидится не сразу. А выйдет на спор противонаправленная речь, публицистика, программа, иноструктурная философия, — и всё опять так же стройно и гладко, и опять сошлось. Оттого доверие к ним есть — и доверия нет.

Попусту твердится, что к сердцу не ложится.

Произведение же художественное свою проверку несёт само в себе: концепции придуманные, натянутые, не выдерживают испытания на образах: разваливаются и те и другие, оказываются хилы, бледны, никого не убеждают. Произведения же, зачерпнувшие истины и представившие нам её сгущённо-живой, захватывают нас, приобщают к себе властно, — и никто, никогда, даже через века, не явится их опровергать.

Так может быть это старое триединство Истины, Добра и Красоты — не просто парадная обветшалая формула, как казалось нам в пору нашей самонадеянной материалистической юности? Если вершины этих трёх дерев сходятся, как утверждали исследователи, но слишком явные, слишком прямые поросли Истины и Добра задавлены, срублены, не пропускаются, — то может быть причудливые, непредсказуемые, неожидаемые поросли Красоты пробьются и взовьются в то же самое место, и так выполнят работу за всех трёх?

И тогда не обмолвкою, но пророчеством написано у Достоевского: «Мир спасёт красота»? Ведь ему дано было многое видеть, озаряло его удивительно.

И тогда искусство, литература могут на деле помочь сегодняшнему миру?

То немногое, что удалось мне с годами в этой задаче разглядеть, я и попытаюсь изложить сегодня здесь.